Сочинение.
Женские образы в произведениях
Ф.М. Достоевского
В
романах Достоевского мы видим множество женщин. Женщины эти — разные.
С “Бедных людей” начинается в творчестве Достоевского тема судьбы
женщины. Чаще всего необеспеченной материально, а потому беззащитной.
Многие женщины Достоевского унижены (Александра Михайловна, у которой
жила Неточка Незванова, мать Неточки). И сами женщины не всегда
чутки по отношению к другим: несколько эгоистична Варя, бессознательно
эгоистична и героиня “Белых ночей”, есть и просто хищные, злые,
бессердечные женщины (княгиня из “Неточки Незвановой”). Он их не
приземляет и не идеализирует. Одних только женщин у Достоевского
нет — счастливых. Но нет и счастливых мужчин. Нет и счастливых семей.
Произведения Достоевского обнажают трудную жизнь всех тех, кто честен,
добр, сердечен.
В произведениях Достоевского все женщины делятся
на две группы: женщины расчета и женщины чувства. В “Преступлении
и наказании” перед нами целая галерея русских женщин: проститутка
Соня, убитые жизнью Катерина Ивановна и Алена Ивановна, убитая топором
Лизавета Ивановна.
Образ Сони имеет две трактовки: традиционную и
новую, данную В. Я. Кирпотиным. Согласно первой, в героине воплощены
христианские идеи, по второй — она носительница народной нравственности.
В Соне воплощен народный характер в его неразвитой “детской” стадии,
причем путь страданий заставляет ее эволюционировать по традиционной
религиозной схеме — в сторону юродивой — недаром она столь часто
сопоставляется с Лизаветой.
Соня, которая в своей недолгой жизни уже перенесла все мыслимые
и немыслимые страдания и унижения, сумела сохранить нравственную
чистоту, незамутненность разума и сердца. Недаром Раскольников кланяется
Соне, говоря, что кланяется всему человеческому горю и страданию.
Ее образ вобрал в себя всю мировую несправедливость, мировую скорбь.
Сонечка выступает от лица всех “униженных и оскорбленных”. Именно
такая девушка, с такой жизненной историей, с таким пониманием мира
была избрана Достоевским для спасения и очищения Раскольникова.
Ее внутренний духовный стержень, помогающий сохранить
нравственную красоту, безграничная вера в добро и в Бога поражают
Раскольникова и заставляют его впервые задуматься над моральной
стороной его мыслей и действий.
Но наряду со своей спасительной миссией Соня является еще и “наказанием”
бунтарю, постоянно напоминая ему всем своим существованием о содеянном.
“Да неужто ж человек — вошь?!” — эти слова Мармеладовой заронили
первые семена сомнения в Раскольникове. Именно Соня, заключавшая
в себе, по мысли писателя, христианский идеал добра, могла выстоять
и победить в противоборстве с античеловеческой идеей Родиона. Она
всем сердцем боролась за спасение его души. Даже когда сначала в
ссылке Раскольников избегал ее, Соня оставалась верной своему долгу,
своей вере в очищение через страдание. Вера в Бога была ее единственной
опорой; возможно, что в этом образе воплотились духовные искания
самого Достоевского.
Таким образом, в романе “Преступление и наказание”
автор отводит одно из главных мест образу Сонечки Мармеладовой,
который воплощает в себя как мировую скорбь, так и божественную,
непоколебимую веру в силу добра. Достоевский от лица “вечной Сонечки”
проповедует идеи добра и сострадания, составляющие незыблемые основы
человеческого бытия.
В “Идиоте” женщиной расчета является Варя Иволгина.
Но основное внимание здесь уделено двум женщинам: Аглае и Настасье
Филипповне. В них есть что-то общее, и в то же время они отличаются
друг от друга. Мышкин считает, что Аглая хороша “чрезвычайно”, “почти
как Настасья Филипповна, хотя лицо совсем другое”. При общем — прекрасны,
у каждой свое лицо. Аглая красива, умна, горда, мало внимания обращает
на мнение окружающих, недовольна укладом жизни в своей семье. Настасья
Филипповна — иная. Конечно, это тоже неспокойная, мечущаяся женщина.
Но в ее метаниях преобладает покорность судьбе, которая к ней несправедлива.
Героиня вслед за другими убедила себя в том, что она падшая, низкая
женщина. Находясь в плену расхожей морали, она даже называет себя
уличной, хочет казаться хуже, чем есть, ведет себя эксцентрично.
Настасья Филипповна — женщина чувства. Но она уже не способна любить.
Чувства в ней перегорели, и любит она “один свой позор”. Настасья
Филипповна обладает красотой, при помощи которой можно “мир перевернуть”.
Услышав об этом, она говорит: “Но я отказалась от мира”. Могла бы,
но не хочет. Вокруг нее идет “кутерьма” в домах Иволгиных, Епанчиных,
Троцкого, ее преследует Рогожин, который соперничает с князем Мышкиным.
Но с нее хватит. Она знает цену этому миру и потому отказывается
от него. Ибо в мире ей встречаются люди или выше, или ниже ее. И
с теми и с другими она быть не хочет. Первых она, по ее пониманию,
недостойна, а вторые недостойны ее. Она отказывается от Мышкина
и едет с Рогожиным. Это еще не итог. Она будет метаться между Мышкиным
и Рогожиным, пока не погибнет под ножом последнего. Мира ее красота
не перевернула. “Мир погубил красоту”.
София Андреевна Долгорукая, гражданская жена Версилова,
мать “подростка”, — высоко положительный женский образ, созданный
Достоевским. Основное свойство ее характера — женственная кротость
и потому “незащищенность” против требований, предъявляемых к ней.
В семье она все силы свои отдает заботам о муже, Версилове, и о
детях. Ей и в голову не приходит защищать себя от требовательности
мужа и детей, от несправедливости их, неблагодарного невнимания
к ее заботам об их удобствах. Совершенное забвение себя свойственно
ей. В противоположность гордым, самолюбивым и мстительным Настасье
Филипповне, Грушеньке, Екатерине Ивановне, Аглае София Андреевна
— воплощенное смирение. Версилов говорит, что ей свойственны “смирение,
безответность” и даже “приниженность”, имея в виду происхождение
Софии Андреевны из простого народа.
Что же было для Софии Андреевны святыней, за которую
она готова была бы терпеть и мучиться? Святым было для нее то высшее,
что признает святым Церковь, — без умения выразить церковную веру
в суждениях, но имея ее в своей душе, целостно воплощенную в образе
Христа. Свои убеждения она выражает, как это свойственно простому
народу, в кратких конкретных заявлениях.
Твердая вера во всеобъемлющую любовь Божию и в
Провидение, благодаря которому нет бессмысленных случайностей в
жизни, — вот источник силы Софии Андреевны. Сила ее — не ставрогинское
гордое самоутверждение, а бескорыстная неизменная привязанность
к тому, что действительно ценно. Поэтому ее глаза, “довольно большие
и открытые, сияли всегда тихим и спокойным светом”; выражение лица
“было бы даже веселое, если бы она не тревожилась часто”. Лицо очень
привлекательно. В жизни Софии Андреевны, столь близкой к святости,
была тяжкая вина: через полгода после свадьбы с Макаром Ивановичем
Долгоруким она увлеклась Версиловым, отдалась ему и стала его гражданской
женой. Вина всегда остается виною, но, осуждая ее, надо учитывать
смягчающие обстоятельства. Выходя замуж восемнадцатилетней девушкой,
она не знала, что такое любовь, исполняя завещание своего отца,
и шла под венец так спокойно, что Татьяна Павловна “назвала ее тогда
рыбой”.
В жизни каждый из нас встречается со святыми людьми,
скромное подвижничество которых незаметно постороннему взгляду и
не ценится нами в достаточной мере; однако без них скрепы между
людьми распались бы и жизнь стала бы невыносимой. София Андреевна
принадлежит именно к числу таких неканонизованных святых. На примере
Софии Андреевны Долгорукой мы выяснили, какой была женщина чувства
у Достоевского.
В “Бесах” выведен образ готовой к самопожертвованию
Даши Шатовой, а также гордой, но несколько холодной Лизы Тушиной.
Нового, по сути, в этих образах нет. Подобное уже было. Не является
новым и образ Марии Лебядкиной. Тихая, ласковая мечтательница, полу-или
совсем помешанная женщина. Новое в другом. Достоевский впервые с
такой полнотой вывел здесь образ антиженщины. Вот прибывает с запада
Майе Шатова. Она умеет жонглировать словами из словаря отрицателей,
но забыла, что первая роль женщины — быть матерью. Характерен следующий
штрих. Перед родами Майе говорит Шатову: “Началось”. Не поняв, тот
уточняет: “Что началось?” Ответ Майе: “А почем я знаю? Я разве тут
знаю что-нибудь?” Женщина знает то, чего ей можно было и не знать,
и не знает того, чего не знать ей просто нельзя. Она забыла свое
дело и делает чужое. Перед родами, при великой тайне появления нового
существа эта женщина кричит: “О, будь проклято все заранее!”.
Другая антиженщина — не роженица, а повитуха,
Арина Виргинская. Для нее рождение человека есть дальнейшее развитие
организма. В Виргинской, однако, не совсем умерло женское. Так,
после года жизни с мужем она отдается капитану Лебядкину. Женское
победило? Нет. Отдалась-то из-за принципа, вычитанного из книжек.
Вот как о ней, жене Виргинского, говорит рассказчик: супруга его,
да и все дамы, были самых последних убеждений, но все это выходило
у них несколько грубовато, именно тут была “идея, попавшая на улицу”,
как выразился когда-то Степан Трофимович по-другому поводу. Они
все брали книжек и, по-первому даже слуху из столичных прогрессивных
уголков наших, готовы были выбросить за окно все, что угодно, лишь
бы только советовали выбрасывать. Вот и здесь, при родах Майи, эта
антиженщина, видимо, усвоив из книжки, что детей должен воспитывать
кто угодно, только не мать, говорит ей: “Да и ребенка хоть завтра
же вам отправлю в приют, а потом в деревню на воспитание, там и
дело с концом. А там вы выздоравливайте, принимайтесь за разумный
труд”.
Это были женщины, которые резко противопоставлялись
Софии Андреевне и Сонечке Мармеладовой.
Все женщины Достоевского чем-то похожи друг на
друга. Но в каждом последующем произведении Достоевский дополняет
новыми чертами уже известные нам образы.